Приключения Сэмюэля Пингля [с иллюстрациями] - Сергей Беляев

— Да где же он? Покажите мне его.

Все почтительно расступились перед толстяком. Он остановился против меня, растопырив руки, потом мягко хлопнул пухлой рукой меня по плечу.

— За вас будут ставить сто против одного. О'кэй…

Человек в тигровых трусиках вертелся около меня.

— Небольшое интервью. Для спортивного журнала. Где вы учились прыжкам?

Но толстяк величественно, одним движением мизинца левой руки заставил репортера стушеваться.

— Джентльмены, не мешайте молодому чемпиону одеться. Эй, достали его костюм?

Двое черномазых ребятишек, оказывается, уже успели забраться на вышку и достать мое платье. Я начал одеваться. Ребятишки возились в песке, разыскивая брошенную им монету.

Толстяк посмотрел на меня.

— Вы мой!

Я искал свое драное кепи.

— Простите, не совсем понимаю…

— А зачем понимать? Вы мой… Идемте.

У него была удивительная манера разговаривать. Безотчетно повинуясь толстяку, я пошел за ним по пляжу, сопровождаемый толпой. В Новом — Свете взрослые любопытны больше, чем дети у нас в Эшуорфе. Толстяк, не обращая внимания на окружающих, повторил мягко и настойчиво:

— Я никому не уступлю вас. Вас ждет блестящая карьера. Вы будете купаться в золоте. Сделать четыре витка!.. И каких!.. Остолбенеть можно!

На дороге у пляжа стояло роскошное авто. Шофер почтительно открыл дверцу.

— Прошу, — любезно сказал толстяк, уступая мне честь войти первым.

Я ничем не рисковал, заняв место в авто. Все равно мне некуда было деваться. Когда мы отъехали от пляжа и приветственные крики провожавших замерли вдали, я вспомнил, что не получил выигранного доллара с хитроглазого парня, и мне стало досадно, как никогда.

— Ну, этого доллара я не прощу, — пробормотал я, занятый своей мыслью.

Толстяк засмеялся:

— Наконец я слышу от вас настоящие слова. Не следует прощать долгов даже в сумме одного доллара. Как только подпишете контракт, вы будете иметь их тысячи…

Я повернулся к нему:

— Вы закормили меня золотыми обещаниями. Вы кто?

Дьявол?

Собеседник еще громче засмеялся.

— Нет. Я клоун. Каждый знает меня. Я — Клипс.

III

Известный изобретатель цирковых головоломных номеров и талантливейший артист клоунады Клипс предложил мне работать с ним в цирке «Колоссэум». В баре «Веселая мышь», куда мы приехали. Клипс угостил меня скромным завтраком и теперь занимался составлением какого-то очень сложного коктейля. Слуги поставили перед ним несколько бутылок, и он ловко наливал по ликерной рюмочке из каждой в общий бокал, мешал длинной серебряной ложкой и пил эту адскую смесь, закусывая какими-то хрустящими лепешками.

Я предусмотрительно воздержался от этого десерта и внимательно слушал, что говорил Клипс. Я недоумевал, почему этот выдумщик и очевидный старый алкоголик обратил на меня внимание. Он махнул рукой, когда я заикнулся о колледже и дипломе.

— Мир устал удивляться этим словам. Я вас даже об имени не спрашиваю. Мне ваша психология не нужна. Я вижу одно: ваши мускулы просятся на арену.

После второго бокала он очень умело перешел на товарищеский тон.

— Из тебя выйдет бесподобный артист, — безбожно льстил мне клоун. — Надо было выходить в люди, парень. И не будь я Клипс, если через месяц мы с тобою не станем загребать золото лопатой…

После этого предисловия Клипс открыл мне свою идею.

Он уже давно придумал — смертельный номер программы под интригующим названием: «Человек легче воздуха», но никак не мог найти исполнителя для заглавной роли.

— Неужели даже Блэк Снейк отказался помочь вам? — спросил я Клипса.

Тот чуть не подавился глотком горячительной смеси.

— Кто?

— Знаменитый фигурист-прыгун… Для него и вышка была выстроена, с которой я прыгнул.

— Ты что-то путаешь, мой друг, — ответил Клипс. — У нас нет спортсмена с такой змеиной фамилией. А вышка принадлежит местному спортивному обществу Белл Харбора. Но не перебивай меня пустяками о несуществующем мистере Снейке.

— Простите, — пробормотал я, втайне испытывая горячее желание опять встретить хитроглазого парня, чтобы объясниться с ним начистоту. Мало того, что он не отдал мне проигрыша, он еще и ловко посмеялся надо мной.

Насколько я мог понять Клипса, номер заключался в фигурном прыжке через арену цирка «Колоссэум». Но все детали затеи мне стали ясны на следующий день, когда у директора цирка я собственными глазами увидел удивительную гимнастическую аппаратуру. Она поразила мое воображение, и я согласился исполнять роль «Человека легче воздуха».

Впрочем, не одно преклонение перед техническим совершенством аппаратуры Клипса заставило меня согласиться, а главным образом фраза, оброненная клоуном, когда мы беседовали уже более конкретно в баре на Семнадцатой улице.

— Каждый хочет кушать хлеб свой не всухую, а с маслом.

При общем сочувствии труппы и под руководством Клипса я в течение трех недель репетировал изумительную выдумку клоуна-изобретателя. Кормили меня прекрасно. Я даже отдохнул и поправился за это время, несмотря на усиленную тренировку. Я почти не думал о предстоящем дебюте, решив плыть по течению.

Наконец настал день первого представления. За кулисами меня одели в золотистый костюм, расшитый блестящим позументом, и под «Марш гладиаторов» вывели на арену. Клипс бесподобно подавал соответствующий конферансье, бросая такие веселые шуточки, что галерка покатывалась со смеху. Я галантно раскланялся, и Клипс уложил меня в разукрашенную люльку, шепнув:

— Больше бодрости, Сэм. Не обращай внимания на все эти глазеющие рожи. Вообрази, что это обычная репетиция.

Музыка заиграла меланхолический вальс «Усни, мой котик, если хочешь».

Лежа в люльке, я старался набраться хладнокровия. Но мрачные мысли будто нарочно лезли мне в голову. Почему-то я вспомнил, что надо написать Эдит, если… если сегодня все сойдет благополучно. Ах, если я останусь жив!.. Зачем я связался с этим Клипсом? Мною вдруг овладело желание выскочить из люльки и убежать с арены. Но было уже поздно.

А Клипс в это время ходил вокруг люльки, смешно дергая ногами, будто они у него были без суставов, подыгрывал оркестру на банджо и гнусаво мурлыкал:

Усни, мой котик, если хочешь,И маме нежно улыбнись.А завтра, лишь настанет утро,Ты обязательно проснись…

На минорном, задумчивом аккорде музыка смолкла.

Скрипачи и альтисты опустили смычки и сняли сурдины со струн. Трубачи получили возможность перевести дыхание. А литавристы и барабанщики начали выбивать такую дьявольскую дробь, что «Колоссэум» замер. Клипс прищурился, глядя на меня, высоко поднял левую нарисованную бровь, что означало: «Осторожность и внимание».